Немного в мире найдётся памятников, в которых вместе с человеком увековечен его верный друг - автомобиль. О двух таких монументах мы уже рассказывали в предыдущих номерах "Игрушек..": о бронзовом "виллисе" в киевском жилмассиве Борщаговка и памятнике клоуну Юрию Никулину и "Адлер Трумпф Юниору" в Москве. Третьим в нашей коллекции должен был стать памятник конструктору автомобилей и страстному гонщику Эмилю Левассору. Однако разыскать этот памятник оказалось совсем непросто.
О памятнике Эмилю Левассору мы вычитали в одной из книг по истории автомобиля. Сказано о Левассоре было более чем скупо: "Парижане увековечили его в памятнике, где он изображён в своем гоночном автомобиле, приветствуемый ликующей толпой". При этом ни где расположен этот памятник, ни как он выглядит в книге не говорилось. Слово "парижане" указывало на то, что объект наших поисков находится, скорее всего, в Париже или в его окрестностях. Впрочем, наше предположение могло оказаться и ошибочным: в конце концов, ведь установили же французы статую Свободы на острове Бидлоу... в гавани Нью-Йорка. С таким же успехом "парижане" могли установить памятник где-нибудь в Марселе или, того лучше, в Новой Каледонии.
Кавалерийский наскок на тему не дал ничего. Выяснилось, что о памятнике решительно ничего не известно. Более того: и о самом Эмиле Левассоре выяснить удалось весьма немногое. ЛЕВАССОР, Эмиль (Emile Levassor). Родился в 1844 году. Французский изобретатель, пионер автомобилестроения, спортсмен. Вместе с Луи-Рене Панаром владел небольшой фабрикой по производству пильных станков и продольных пил. В 1889 году фирма приобрела у Г. Даймлера лицензию на производство двухцилиндрового мотора, причём двигатели должны были выпускаться под торговой маркой "Даймлер". Первые два автомобиля фирма "Панар-Левассор" выпустила в 1890 году. Модель следующего года выпускалась уже серийно. Впрочем, "серией" эти машины можно назвать лишь с некоторой степенью условности. Эмиль (а в фирме "Панар-Левассор" он был и главным инженером, и главным изобретателем) постоянно экспериментировал. Очевидный, казалось бы, сегодня вопрос, где располагать двигатель, в конце позапрошлого века был не таким уж простым. Вообще, с точки зрения дня нынешнего, первые автомобили представляли собой весьма живописные и неожиданные конструкции. Например, далеко не все автомобили того времени были оборудованы радиаторами. В некоторых моделях вода циркулировала... внутри автомобильной рамы. Зачастую для каждой передачи имелся собственный рычаг. Вращение от двигателя на колеса передавалось даже не цепями - обыкновенными кожаными ремнями. И так далее.
Мотор на первых "самобеглых колясках" нередко располагался в середине рамы, но чаще всего преобладала схема - двигатель сзади, под сидением. Одним из серьёзных доводов против расположения мотора впереди, "по-самолетному", служила не отработанная в то время система отвода выхлопных газов. Эмиль Левассор сумел решить эту проблему, и вскоре автомобили компании строились по схеме: радиатор водяного охлаждения и двигатель - впереди, привод - на задние колёса. Эта схема, отработанная Левассором, на долгие годы стала классической.
Разумеется, без обкатки автомобилей, причём обкатки в самых жёстких условиях, ни одна схема не могла доказать своей жизненности. К 1894 году мировой автопром, лидером которого была Франция, "дорос" до первых гонок самодвижущихся экипажей.
Да-да, именно Франция была в то время ведущей автомобильной державой. Немцы больше занимались экспериментами и отработкой отдельных автомобильных узлов, в первую очередь - двигателя. В Англии главным тормозом развития автомобиля стал традиционный консерватизм: законодатели не спешили отказываться от старых добрых конных экипажей в пользу непонятных, дымящих и стреляющих "керосинок"; законы страны были откровенно антиавтомобильными. Взять хотя бы наиболее одиозный из них - "закон о красном флаге", согласно которому перед каждой самоходной повозкой полагалось бежать сигнальщику с красным флагом, чтобы предупреждать встречных кучеров об опасности.
Техническое развитие и финансовые возможности Соединенных Штатов, России, Италии, Австро-Венгрии и других стран позволяли им лишь копировать иностранные конструкции или, лучшем случае, конструировать собственные на основе имеющихся зарубежных разработок. Поэтому неудивительно, что первая в мире автогонка состоялась именно во Франции.
22 июня 1894 года считается официальным днём рождения автогонок как вида спорта. В этот день на старт гонки "Конкур де вуатюр" (Concours de Voitures), организованной по инициативе главного редактора парижской газеты "Ля пети жюрналь" Пьера Жиффара по маршруту Париж-Руан, вышел 21 экипаж -14 автомобилей с бензиновыми двигателями и 7 "паровиков". Вообще-то, по условиям "Конкура" в гонке мог принять участие любой желающий на самодвижущемся экипаже с любым типом двигателя. Однако количество заявок было столь велико - 102 участника! - что устроители решили провести сперва квалификационные заезды. И правильно, между прочим, сделали: на предварительных стартах более половины авто вообще не смогли тронуться с места, остальные же, как выяснилось, в большинстве своём, могли "самодвигаться" весьма непродолжительное время. Можно себе представить, что это были бы за "весёлые старты", если устроители выпустили бы всю эту ораву из 38 бензиновых, 29 паровых, 5 электрических, а также педальных, рычажных, "движущихся при помощи сжатого воздуха", "на сжатой воде" и даже "использующих силу земного притяжения" машин в путь одновременно.
Итак, 14+7 счастливчикам предстояло преодолеть расстояние в 127 километров между Парижем и Руаном, причём не просто преодолеть, но и уложиться во временные рамки: не более 12 часов. Нельзя сказать, что бензиновые авто были фаворитами этой гонки. Напротив, ставки делались на старый добрый пар. И пар не подвел: первым к финишу прикатил паровой "Де Дион-Бутон-Трепардо" (De Dion-Bouton-Trepardoux), управлял которым известный конструктор и гонщик граф Жюль Феликс Филипп Альбер Ди-он де Мальфьянс (1856-1946). 5 часов 40 минут потребовалось де Диону - человеку и паромобилю - чтобы покрыть обозначенное расстояние; "поезд без рельс", как прозвали эту машину тогдашние остряки, добрался до Руа-на, показав среднюю скорость в 22,41 км/ч. Однако приз достался вовсе не де Диону, а... двум "пежо" с двигателями "Даймлер", которые прибыли вслед за "паровиком" спустя 5 и 10 минут соответственно. Жюри, члены которого, кстати, не понадеялись ни на один из принимавших участие в гонке экипажей и прибыли в Руан по железной дороге, так объяснили свое довольно странное решение: "Скорость здесь не играла главной роли. Была установлена лишь максимальная граница времени. Основное же внимание обращалось на прочность машины и удобство езды, паровой же "Де Дион" оказался лишь тягачом с тяжёлым прицепом для пассажиров". Впрочем, странным решение жюри кажется только на первый взгляд: целью гонок было выявить наиболее перепек- /-^"г тивную конструкцию, "машину будущего", на что паромобиль, при всех его скоростных показателях, претендовать явно не мог: более 12,5 килограммов угля и воды на 1 километр пути (1,6 т на весь маршрут) - это, согласитесь, многовато.
И все-таки, с формальной точки зрения, гонку выиграл "гоночный граф". Вот только его победу отдали другому.
Остается добавить, что вскоре, вслед за "пежо", подоспел и "Панар-Левассор", управляемый Эмилем Левассором. Победить в этой гонке ему не удалось. Всего же к финишу пришло 13 бензиновых авто (92,9% от стартовавших) и лишь 2 паромобиля (28,6%). Любопытно, что второй "паровик" - омнибус владельца шляпного магазина в Париже (по другим сведениям - священника из Эперне) Эмиля Скотта - пришел в Руан последним.
Звёздным часом Эмиля Левассора стала гонка Париж-Бордо-Париж следующего, 1895 года. Временных рамок определено не было, однако расстояние было уже нешуточным: 1178 километров - почти в десять раз больше, чем на гонке Париж-Руан. 11 июля старт взяли 46 машин - 29 бензиновых, 15 паровых и 2 электромобиля. На этот раз паромобили были явными аутсайдерами. Графу де Диону, фактическому победителю гонок 1894 года, удалось добраться лишь до Бордо. Из всех паромобилей к финишу пришёл лишь один, да и тот пришёл последним.
Любопытно, что в гонке Париж-Бордо-Париж под стартовым номером "11" участвовал лёгкий двухместный "пежо", названный звучно "L'eclair" ("Молния"). Машина эта примечательна тем, что её колёса впервые в мире были оснащены пневматическими шинами конструкции братьев Мишлен. Сами братья - Андрэ и Эдуард - составили экипаж автомобиля. Из-за частых проколов и вынужденного ремонта колес Мишленам не удалось показать сколько-нибудь выдающегося результата, они пришли восьмыми. Однако, на замечание тогдашних острословов, что брошенное одноименное автомобилю известное французское пирожное долетело бы до финиша быстрее, и что "сосиски" - так презрительно называли тогда "пневматики" - никому не нужны, они спокойно отвечали: "через десять лет все вы будете стоять за этими "сосисками" в очереди". Забегая вперед скажем, что братья ошиблись всего лет на пять: колёса на пневматическом ходу стали популярными гораздо раньше их смелого прогноза.
Первым к финишу прибыл двухместный "Панар-Левассор" под номером 5. Машина, оснащённая 1,2 л двигателем "Даймлера", развивавшим 3,5 (по др. данным - 4) л.с. при 800 об/мин, также имела собственное имя - "Пам-пам". За рулём её, точнее за рулевым поводком, восседал месье Левассор, проделавший весь огромный путь собственной персоной, без остановки и без сменщика за 48 часов 47 минут со средней скоростью 24,15 км/ч. Максимальная скорость на трассе, разумеется, была выше. После окончания гонки Эмиль Левассор, едва ступив на землю, произнёс фразу, навсегда вошедшую в историю автомобилизма: "Это было безумие! Я делал до тридцати километров в час!"
К сожалению и в этой гонке, как и год назад, победа у победителя была украдена. Организаторы заявили, что отдадут пальму первенства самому быстрому экипажу, имеющему... не менее 3-х пассажирских мест помимо места водителя (как будто об этом нельзя было предупредить заранее).
Таким образом, первое место и приз в 31500 франков достался А. Кёшлину (A. Koechlin), пришедшему на четырёхместном "пежо" лишь третьим, через 11 часов после финиша Эмиля Левассора. Левассор был вынужден довольствоваться вторым призом.
И всё-таки парижане (да и мы, потомки) признали 51-летнего гонщика триумфатором Парижа - Бордо - Парижа 1895 года. Банкет, данный в честь победителя, надолго остался в их памяти. Кстати, на банкете тема скорости была продолжена. Когда один из ораторов предложил тост "за достижение в ближайшее время фантастического рубежа в 80 километров в час", Левассор отнёсся к этому весьма скептически: "Достоин сожаления тот, кто когда-нибудь возьмётся за осуществление подобной необычайной глупости!" На что проигравший гонку граф де Дион возразил: "Будущее принадлежит тем, кого мы сегодня принимаем за сумасшедших". Он оказался исторически прав. И всё-таки, памятник поставили не ему, а Эмилю Левассору.
Ну вот мы вновь вернулись к памятнику. Надеюсь, теперь понятно, почему мы были преисполнены решимости его найти.
Энциклопедия Брокгауза и Евфрона ни о памятнике Эмилю Левассору, ни о самом Левассоре нам не поведала. Большая Советская не помогла также. Вообще в отечественных справочниках найти фамилию Левассор очень тяжело. И каждую просмотренную книгу приходилось с сожалением закрывать: "не значится", "не значится", "не значится".
Впрочем, ещё в одном источнике удалось выяснить, что памятник установлен на месте финиша гонки Париж - Бордо - Париж. Не Бог весть какая информация, однако она позволила отмести Марсель и Новую Каледонию: памятник был определённо где-то в Париже. Оставался пустяк: выяснить, где именно. Через некоторое время удалось выяснить и место финиша: Булонский лес. Итак, Булонский лес, Париж?
Карта Парижа повергла нас в уныние: большущее зелёное пятно в левой её части было слишком велико, чтобы можно было надеяться легко найти там памятник. В этом океане зелени можно было бы спрятать целый некрополь. Искать здесь месье Левассора, это примерно, то же самое, что искать памятник, скажем, в Лосиноостровском парке Москвы: дело совершенно безнадёжное. Количество перелопаченных книг по весу приближалось к пуду. В интернете были "прочёсаны" практически все туристические сайты, так или иначе связанные с Парижем. Книги молчали, молчала и "всемирная паутина". Поиски следов Эмиля Левассора из Москвы были безуспешны. Оставалось одно: лететь в Париж.
Ах, как красиво можно было бы написать, что в Париж мы отправились исключительно на поиски памятника Эмилю Левассору! К сожалению, это было бы преувеличением. В Париж мы попали совсем по другому, как сейчас модно говорить, "информационному поводу". Однако памятник не шёл из головы. "Левас-с-сор!" - шелестели автомобильные шины на Boulevard Haussman. "Левасор-р-р!" - рычали автобусы на Place de la Republique. "Лева-сор-сор, Лева-сор-сор, Лева-сор-сор!" - стучали вагонные колёса в метро.
В кафе нам исправно подавали воду: мы спрашивали официантов, не знают ли они о памятнике месье Эмилю, а им в нашем "Levassor" слышалось "офранцузенное" немецкое "Wasser" - "вода", и они, приняв нас за немцев, несли то, что мы, по их мнению, требовали. Тот же вопрос мы пытались задавать прохожим на улицах Парижа. Но ни гарсоны, ни прохожие не могли нам ничего сказать о памятнике человеку и автомобилю.
Огромный информационный туристический центр на Champs Elysee был последней надеждой. Если следов памятника великому гонщику мы не найдём и здесь, надежды отыскать памятник в последние три дня у нас, практически, не остаётся.
Весьма обходительный молодой человек, выслушав наш вопрос, моментально "нырнул" в интернет. Наивный! Там уже рыли-перерыли, ничего там нет. Впрочем, может быть что-то имеется во французской части сети? 5,10,15,20 минут поиска. Полчаса томительного ожидания и... ничего. В ход пошла полка со справочниками достопримечательностей Парижа. Книг на ней было порядочно (не ясно, то ли достопримечательностей в Париже много, то ли много книг о достопримечательностях Парижа).
Ответов на наводящие вопросы нашего благодетеля у нас не было.
- Что хоть это за памятник?
- Не знаем.
- Ну что, скульптура, обелиск, может быть, мемориальная доска?
- Не знаем. Знаем только, что изображён гонщик вместе со своим автомобилем.
- Где хоть примерно он может быть?
- В Булонском лесу.
- Лес большой. Где там?
- Это-то как раз мы и хотим выяснить.
Круг замкнулся. Время шло. Очередь туристов, собравшаяся было за нами, давно рассосалась. Молодой человек начал поглядывать на часы: все мыслимые и немыслимые нормативы времени на обслуживание одного клиента нашим визитом были явно перекрыты. Наконец, по прошествии почти часа, "благодаря вашей милости и нашей терпеливости", обнаружился первый надёжный ориентир: площадь адмирала Брю (Square de PAdmiral-Brux), станция метро Порт Майло (Port Maillot).
... Когда мы вышли из метро, было ещё не поздно, но уже темно: осень. Круглый сквер был весьма скверно освещён. На скамейках готовились отойти ко сну парижские бомжи - клошары. И было их там, надо заметить, немало. Видимо, тут располагалась местная "вшива биржа" - что-то вроде гостиницы под открытым небом. В памяти возникли сцены из "Собора Парижской Богоматери" сочинения господина Гюго и эжен-сюйских "Парижских тайн". Нельзя сказать, чтобы подобные ассоциации придавали уверенности в несомненной сохранности кошелька, а заодно и жизни. Может быть, отложить поиски до утра? Ну уж нет, слишком долгим был наш путь.
Сквер был осмотрен, однако никакого памятника там не было. Может, это не тот выход из метро? То и дело чиркая зажигалкой, мы ещё раз прочли записку, написанную нам в турцентре. Нет, выход тот, всё правильно. Значит, и памятник должен быть где-то рядом. Надо бы у кого-нибудь спросить, но у кого? Не у бомжей же: чего доброго, ещё зарежут. Других же человеческих особей в этом скупо освещённом районе города Парижа не наблюдалось: похоже, у добропорядочных граждан данное место в данное время суток пользовалось дурной славой. Запоздалая парочка, почти на рысях пробегавшая мимо на призывный свет входа в метро, шарахнулась в сторону и припустила вдвое быстрей, когда мы столкнулись с ними нос к носу на песчаной дорожке и попытались осведомиться насчёт памятника. Не думаем, чтобы репутация сквера после этого демарша как-то улучшилась, скорей, наоборот: мало того, что бомжи вовсю бомжуют, так тут ещё и сумасшедшие по ночам бегают, размахивая руками, дорогими фотокамерами и зажжёнными зажигалками перед носом перепуганных граждан, "... и одно только слово твердят: "Левассор, Левассор, Левассор!".
Наконец, решившись и вдохнув, на всякий случай, побольше воздуха, мы подошли к отдельно укладывавшемуся на ночь месье, и задали ему каверзный вопрос: "А - парк булонь - уи?" и махнули рукой в ту сторону, куда именно, по нашему мнению, было это самое "уи". Не знаем, понял ли месье, что мы, собственно, спросили всего лишь: "Будьте любезны, Булонский лесопарк - в той стороне, да?", только он буркнул нам "уи", махнул рукой туда же, куда и мы, и стал укладываться дальше. Вообще-то, судя по жесту, сказал он нам что-то ободряющее, что-то вроде "туды, соколики, туды". Хотя, если судить по интонации, это могло быть и "да пошли вы, чурки нефранцузские, дайте спать".
Словарный запас для дальнейшей беседы был исчерпан, и мы двинулись по дорожке в сторону "уи". Песок под ногами кончился, ботинки ступили на что-то твёрдое, кажется, на каменные плиты. Пройдя ещё немного, мы обнаружили ступени, спускающиеся вниз, и вход в большой тоннель - зловещий чёрный прямоугольник, едва-едва светящийся на фоне ночи. Переглянувшись и сжав кошельки в карманах, мы двинулись вниз.
Огромный, совершенно безлюдный, с двумя лампочками на всю стометровую длину подземный переход, действительно вёл, как потом выяснилось, прямиком в Булонский лес. Мы поднялись по ступеням с другой стороны тоннеля и очутились перед некой конструкцией, весьма похожей на останки реактивного истребителя, врезавшегося в землю. Позвольте, а где же здесь "Пам-пам"? А месье Эмиль? Неужели вот эта куча хлама и есть предмет наших столь долгих поисков?
Слава Богу, это был другой памятник: памятник генералу Кёнигу (General Koenig), установленный в 1984 году. Но где же наш памятник?
Наконец, в следующем сквере, в кромешной тьме, двигаясь больше по наитию, чем целенаправленно, мы нашли нечто, похожее на стоящий стоймя спичечный коробок гигантских размеров. Колеблющийся свет зажигалки в дрожащей руке выхватил из тьмы мраморное колесо со спицами, бородатое лицо, шляпу, руку, держащую рулевой поводок. Сомнений не было: перед нами был мраморный месье Левассор, восседающий в мраморном двухместном "Пам-паме". Право, впору было сказать: "Это было безумие! Мы искали его два месяца!"
Мы вернулись к памятнику утром: ночная съёмка столь большого объекта, пусть даже и со вспышкой, дело совершенно безнадёжное. Моросил мелкий дождь, и одинокий дворник мёл парковые дорожки, сгребая осеннюю листву в кучки. Совершенно не верилось, что каких-нибудь сто с небольшим лет назад здесь кипели страсти, публика неистовствовала, суетились репортеры, полицейские с трудом сдерживали напор многотысячной толпы, мужчины вставали на цыпочки, "кричали женщины "ура" и в воздух чепчики бросали".
Сегодняшнему Парижу до памятника Эмилю Левассору не было решительно никакого дела.
... 1710-километровая гонка Париж-Марсель-Париж (24 сентября - 3 октября 1896 года) проходила, в основном, под дождем. На четвёртом этапе, около Оранж, перед машиной Левассора выскочила собака (или ему это только показалось?). Месье Эмиль постарался избежать столкновения, машина вильнула и опрокинулась. Левассор вылетел из машины. Вначале казалось, что ничего страшного не случилось. Гонщик вскоре смог продолжить свой путь в Авиньон. Однако недомогание и боль усиливались; Левассору пришлось уступить место за рулём своему компаньону д'Остингу (d'Hostingue), который и завершил гонку. Они пришли четвёртыми, затратив на прохождение дистанции 71 час, 23 минуты и 22 секунды чистого времени.
14 апреля 1897 года Эмиль Левассор умер. Некоторые источники полагают, что смерть наступила в результате скрытой травмы, полученной во время роковой аварии.
Через 10 лет, при большом стечении народа, в Булонском лесу, на месте финиша гонки Париж-Бордо-Париж 1895 года, был открыт фонтан Левассора. Автор памятника -- Камиль Лефевр (Camille Lefebre), по эскизу Жюля Далю (Jules Dalou). Это первый в истории памятник, в котором кроме человека увековечен и автомобиль.
"Пам-пам" Эмиля Левассора, тот самый, который показал некогда безумную скорость в 30 км/ч, находится также в Париже, в Музее Arts et Metiers на rue Reaumur. Говорят, автомобиль этот по-прежнему на ходу...
